Дирекция ООПТ
Салават Нафиков: «С Радием Хабировым работать непросто, очень высокий темп»

Директор особо охраняемых природных территорий Башкирии рассказал о платном въезде на озера, туалетах и «правильных» пчелах.

Территория нашей республики насыщена богатым культурно-историческим наследием и природными красотами. Начался туристический сезон, а с ним - и наплыв гостей. Поговорить о туризме, о защите нашей природы мы пригласили руководителя Дирекции особо охраняемых природных территорий РБ (ООПТ) Салавата Нафикова.

– Здравствуйте, Салават. Начать, наверно, стоит с того, что представляет собой ваша дирекция, сколько человек работает в ООПТ, какому ведомству вы подчиняетесь и сколько у нас охраняемых территорий?

– ГБУ Дирекция ООПТ относится к Министерству природопользования и экологии РБ в качестве подведомственной организации. Мы управляем пятью парками: «Аслы-Куль», «Кандры-Куль», природный парк «Мурадымовское ущелье», «Иремель» и «Зилим». Также на территории республики 27 заказников. На территории Бурзянского района есть заказник «Алтын солок», направленный на сохранение популяции бурзянской пчелы. Вообще, в Башкортостане порядка 180 охраняемых памятников природы регионального значения, некоторые из них в составе природных парков и заказников. Но есть некоторые ООПТ федерального подчинения. Например, все заповедники и один национальный парк федерального подчинения.

– Геопарк «Торатау» разве не к вам относится?

– Нет, геопарки – это довольно новое явление для России. Они создаются на территориях, где есть какой-то туристический потенциал. Там необязательны ограничения, может вестись какая-то хозяйственная деятельность. Сейчас принимается законодательство о геопарках, но это все же не особо охраняемая природная территория. Это несколько иная тема, заслуживающая отдельного разговора. Для меня, если вкратце, это целая философия.

– Сколько человек работает в вашей структуре?

– По всей республике – это 120 человек. Людей не хватает не только на этих территориях, но и везде для рейдовых мероприятий. Вот, например, на заказник «Алтын солок» приходится половина Бурзянского района и всего 4 инспектора. Это вообще общероссийская проблема, сокращения инспекторов различных ведомств происходили везде.

 – Если мы спросим инспектора по лесоохране или биологическому разнообразию в том же огромном Белорецком районе про размер оплаты труда, то слышим ответ 17-18 тыс. рублей. У вас как обстоят дела с данными цифрами?

– Абсолютно те же самые цифры. Есть стаж, квалификация, премиальный фонд, но в целом так и обстоят дела. Если хочешь заработать большие деньги, то в инспекторы не пойдешь. Большинство из них пошли работать по призванию, они там родились и живут. Это часто семейная преемственность поколений. Случайных людей не бывает.

– Хорошо, 5 парков и заказники, 120 человек коллектива. Но прежде чем с вас спрашивать, необходимо дать вам ресурсы. Сколько средств выделяется на ваше учреждение в год?

– Большую часть финансирования составляют бюджетные средства. Это 49 млн рублей на фонд заработной платы, охранные мероприятия, ГСМ. Есть и небольшие внебюджетные средства, которые складываются из оплаты за посещения данных территорий. Естественно, что средств не хватает. Например, большая часть расходов на Кандры-Куль – это вывоз мусора. В прошлом году мы его вывезли на 2,5 млн рублей. Эти же люди, которые приезжают и платят те самые 250 рублей за посещение, они же оставляют там мусор, который нам приходится вывозить.

– Если я вас понял, то непосредственно на вас сейчас 5 объектов, которые испытывают значительный прессинг со стороны отдыхающих. Ваша главная задача – поддерживать порядок и снижать эту нагрузку?

– Совершенно верно. Для этого парки создавались, чтобы снизить антропогенную нагрузку людей, хозяйственную деятельность и лесозаготовки. Но их необходимо не просто охранять, а регулировать туристический поток. Чтобы в определенное время года их могло посещать определенное количество людей. Для этого есть специальные расчеты и исследования. Но к сожалению, не всегда получается это реализовать полностью. Вот Аслы-Куль – «дырявый» парк. Мы сделали часть территории, но озеро открыто со всех сторон. Еще до Великой Отечественной войны там были леса. А потом все срубили, а поля вокруг стали обрабатываться. В итоге там мы получили то, что имеем.

 – То есть с этих полей есть еще стоки?

– Естественно, все эти вещества рано или поздно оказываются в воде. Все эти органические вещества способствуют росту растений и водорослей. Начинается заболачивание озера. Стоит учесть и тот факт, что здесь также есть объекты нефтяников. Это также необходимо изучать. Ведь не только отдыхающие влияют на озеро.

– Я согласен с вами, что за оказание антропогенной нагрузки, тем более на такие «жемчужины» Башкортостана, платить надо. Вопрос цены также не с потолка, ведь это тарифы региональных операторов. Тут другой момент. Если я приехал и заплатил из Уфы, то это нормально. Но если я живу в Давлекановском районе, то почему должен платить за то, что видел с детства?

– У нас уже есть дифференцированный подход, и огромное количество людей не платит за вход. Примерно 60% населения освобождены – это все дети, все многодетные семьи, все пенсионеры и ветераны, инвалиды и люди, прописанные в этих деревнях.

Конечно, статус охраняемой территории накладывает свои ограничения на хозяйственную деятельность, но не абсолютные. Например, после встреч с местным населением и согласованием с Минлесхозом РБ, мы дали на Иремели возможность местным вести санитарную рубку.

– Сразу вспомнился заказник Шайтан-Тау, который горел не так давно. Это ваш заказник?

– Да, это наш заказник. Но стоит понимать, что мы следим за режимом охраны, но отвечают за леса свои службы. К слову, горение лесов не так однозначно. Я говорил с учеными, которые видят в этом естественный процесс. Исследования показывают, что природные пожары всегда происходили регулярно. Это процесс обновления лесов.

– Но с Шайтан-Тау я не только про пожары. Там были два года подряд нашествия непарного шелкопряда. То есть пожары на следующий год можно было спрогнозировать.

– Это тоже сложный вопрос. В 1975 году шелкопряд зашел на 500 тыс. гектаров в республике. Не было никакой обработки. Ученые все это знают и вообще не поднимают особой тревоги по этому поводу. Просто так все подряд от шелкопряда травить нельзя!

– Мы можем нарваться на проблему с пчелами и медом?

– Это немного другая проблема, но они идут рядом. Вот у шелкопряда есть свой природный цикл. Один год он идет, а затем его становится заметно меньше. Его особенность, что он заходит только на опушки лесов. В глубине леса шелкопряда нет. Люди его на опушках видят и выкручивают руки ведомствам, мол, травите. Мы же идем на поводу у общества. Хотя не всегда это стоит делать, а лучше слушать специалистов и ученых. Например, в заповеднике «Шульган-Таш» над этими проблемами работают с 50-х годов.

Касательно пчел. Конечно, возникали моменты, когда не смогли найти контакт с пчеловодами, чтобы они подстроились под ситуацию. Тут чисто вопрос коммуникации. Второй момент в том, что многие пчеловоды не стоят нигде на учете. 90% наших пчеловодов – это люди, вышедшие на пенсию и поставившие 10 ульев, и сразу считающие себя опытными пчеловодами. Вспомним Ишимбай. Ведь именно так и случилось, когда подняли общественную волну. Но при этом там главная проблема – завозная пчела. Вот такие пчеловоды покупают пчелосемьи из Узбекистана. Но это плохая пчела, точнее, генетический мусор. В самом Бурзяне местные жители не покупают местные пчелосемьи, потому что это 10–15 тыс. рублей. А берут привозную пчелу за 2,5–5 тыс. рублей. Потом жалуются. Мы объясняем, что они осенью грабят местную пчелу, но зиму не переживают. Но местные жители сами держат такую южную пчелу. Мы ее следы даже в бортевых ульях находили.

– Это все-таки невежество или экономия?

– И то и другое. Бурзянская пчела до 15 тысяч, привозная – 2,5 тыс. Понятно, что экономика работает. По старости лет становятся пчеловодами, взяв от отца оставшиеся ульи. Типичная история, которая часто порождает невежество.

– А когда я вижу на границе Архангельского и Белорецкого районов фуры с южными номерами, множество пасек. Это из этой серии?

– Это распространенное заблуждение. Эти люди, которые приезжают из того же Краснодарского края с сотнями ульев – очень опытные пчеловоды. У них правильные пчелы, все ветеринарные процедуры соблюдены. Это настоящие бизнесмены, которые считать умеют. Они на медосборе кочуют с февраля, когда с юга постепенно идут на север. Сейчас они стоят в районе Волгограда и собирают «донник». Скоро поднимутся к Самаре. А потом на цветение липы приедут буквально дней на десять. Потом сразу же уезжают. Поэтому это не они портят, а портят местные, которые везут в Ишимбай или Бурзян пчелу-узбечку.

Завозятся примерно 35 тысяч пчелопакетов – это 10% от всех семей Башкирии. Портится генофонд. В том же Макарово Ишимбайского района нам признались, что покупали стороннюю пчелу, просили им помочь. Дать им башкирскую породу чуть ли не бесплатно. Я согласен с ними. Но Минсельхоз РБ сейчас правильно разрабатывает программу субсидирования не этих пчеловодов, а тех, кто сам выводит башкирскую пчелу. То, что у нас пчелопакеты стоят дороже – нормально, лето короткое, а не так, как в Средней Азии – целый год можно их готовить. Мы в прошлом году с осознанием этой проблемы впервые в истории нашей дирекции наладили вывод плодных маток башкирской пчелы. И вместе с администрацией Бурзянского района раздавали этих маток местному населению с целью посадки в метизированные семьи. В этом году аналогичную работу проводим с пчеловодами из Ишимбая, учим их получать и менять матку в привозных пчелосемьях. В итоге мы будем им помогать учиться делать все своими руками и выводить свои башкирские популяции пчел.

– Закроем на этом пчелиную тему. ООПТ в республике у нас очень разные. Где-то что-то развивается, например, заход на Иремель через Тирлян, новая тропа. А где-то есть проблемы и жалобы, как на Аслы-Куль. Какой бы вы объект отметили, как проблемный, и как это решать?

– Пожалуй, самый проблемный – «Аслы-Куль». Нет влагоудерживающих лесов. Поэтому большие усилия направлены на лесовосстановление. Огромная территория, а часть земли в пользовании у арендаторов. На самом деле необходимы работы не на 2–3 года, а программы на 10–15 лет.

 – Кстати, если про программы, есть ли сейчас на бумаге какая-то стратегия развития наших природных территорий с графиком и ресурсами?

– Как таковых глобальных программ нет. У нас есть госзадания, которые могут в той или иной степени корректироваться. У Аслы-Куль проблема комплексная, она не родилась здесь и сейчас. В нашем понимании для спасения озера необходима крупная республиканская программа с участием всех органов власти, например, Минпром РБ, потому что есть нефтяные объекты. Мы уже начали взаимодействие с УГНТУ, нам очень важно знать процессы, которые происходят под озером.

Повторюсь, что озеро со всех сторон дырявое, заходят разные люди, оставляют мусор. Я думаю, должно смениться поколение, чтобы люди научились за собой убирать. Вот, все те же туалеты. Их просто сжигают. Приезжают на сутки, гудят до утра, а потом начинают мерзнуть и искать дрова. Распиливают новые же туалеты.

– А что мешает поставить пластиковые туалеты?

– А мы ставили. Потом нашли один в деревушке рядом. Точно так же в прошлом году поставили 30 костровищ, в конце сезона осталось 15. Посмотрим, останутся ли в этом году. 10 туалетов мы поставим в этом году, посмотрим тоже. Это проблема в головах у людей.

– А почему не поставить камеры видеонаблюдения? Кстати, как у вас с технической оснащенностью? Дронами?

– Квадрокоптерами мы пользуемся, особенно при выявлении браконьеров. Но техническое вооружение могло быть лучше, поэтому мы обращаемся к руководству министерства. Камеры наблюдения, конечно, помогают, но они не могут заставить человека не бросать мусор. Не выкинет под камерой– выкинет в другом месте. Это вопрос культуры и среды.

– Тема природных парков пересекается с темой туризма. Вы возглавляли некоторое время туристическое ведомство. Но большого развития в отрасли нет. Стратегию развития туризма выпустили совсем недавно, потеряли много федеральных денег. Руководители от туризма по чьей-то воле меняются стабильно раз в год. Есть успешные проекты, популяризаторы. У вас получилось установить по всей республике таблички достопримечательностей. Но мало что меняется. Почему?

– Я сейчас не могу отвечать за развитие туризма, разве что высказать мнение как специалист. Возвращаясь к знакам, то это желание Радия Фаритовича их увидеть. Но проблема была в сроках, все же более 2 тысяч знаков по всей республике установили за короткие сроки. С главой республики по-другому и не поработаешь. Он всегда требует сегодня, а завтра и послезавтра его не устраивают. Поэтому кто-то просто не справляется с такими темпами. Работать с ним не так уж просто.

Касательно всей сферы туризма, то не думайте, что все в других регионах хорошо. Это та отрасль, экономика которой не прослеживается в конкретных показателях. Это, скорее, драйвер и инструмент синергии. Допустим, человек едет в Зилим из Челябинска. По пути он заправится, заедет в кафе покушать и купит сувениры. Часть этих цифр пойдет в Минпром, что-то в Минторговли.

– И по пути в Зилим он зайдет в квадратно-гнездовой грязный туалет…

– Да, зайдет. Поэтому, когда считают, почему-то все эти цифры в Минтуризма не садятся. А ведь люди не заправиться приехали или купить что-то в «Пятерочке», они же приехали увидеть Зилим.

– Я не только про деньги, но и про уровень, про все те же, простите, сортиры. Но турист сегодня требовательный.

– Сроки окупаемости большие, альтруистов нет. Но вот вам пример. При цене в 20 рублей и платном входе – в час на туалете не очень далекие люди заработают от силы 100 рублей. А парень, который сделал в своем кафе туалет бесплатным, значительно повысил выручку, потому что зарабатывает не на туалете, а на кафе. А туалет – это просто сопутствующий сервис.

– Спасибо за интересную беседу, пожелаем успехов нашему гостю. До свидания.


Источник
Оплата посещения
Чтобы посетить природные парки, вы можете оплатить въезд в парк прямо на нашем сайте
Всего к оплате:

0